— Ученик учится, а учитель знает, — возразил Мвен, — если ученик будет спорить, то он ничему не успеет научиться, а только зря потратит время учителя и свое время.
Шкипер глубоко вдохнул, выдохнул и отрицательно покачал головой.
— Нет, Мвен, все наоборот. Если ученик НЕ будет спорить, то он не научится самому главному: сопоставлению и критической оценке информации. Он не научится делать самостоятельные выводы. Он не научится учиться. А безоглядное доверие к любому другому человеку, это опасно и для того, кто доверяет, и для того, кому доверяют.
— Я не понял, — признался стажер, — почему доверие хорошему учителю опасно?
— А потому, — ответил Хольм, — что даже очень хороший учитель, инструктор иногда ошибается. Ученик, стажер ошибается гораздо чаще. Но, вероятность того, что оба ошибутся одинаково, на порядок ниже, чем вероятность того, что ошибется учитель. Ошибка в принятии решения, это нередко чья-то жизнь. Таким образом, безоглядное доверие это на порядок большее число трупов. Элементарно, не так ли?
— Споры приводят к еще большим жертвам, — возразил Мвен.
— Споры в ситуациях, требующих мгновенных решений, — поправил шкипер, — но, в тех ситуациях, где есть время подумать, обсуждение желательно, и на практике, стажеры высказываются первыми, а инструкторы и эксперты — последними, чтобы авторитет не давил. Такие обсуждения это еще и опыт ответственности. В итоге, за решение отвечает командир, но если не было споров, а просто он решил, то ему даже психологически не отнести долю ответственности на коллег, и его психика уже заранее перенапряжена.
Мвен задумался, пытаясь разобраться в непривычной для себя цепи выводов.
— Я правильно понял, что на старших нельзя грузить слишком много ответственности?
— Ни на кого нельзя грузить слишком много ответственности, — уточнил штурман.
— …А если, — продолжил стажер, — все-таки, нагрузить, то психика окажется слишком напряжена такой ответственностью, и старший не сможет видеть те удачные решения, которые, например, увидели ваши коммандос, Оса, Флэш и Змей у нас в окрестностях Афин, на Лиловом болоте, а потом на Паучьей пустоши?
— В общем, да, — согласился Хольм, — Когда командир перегружен ответственностью, а окружающие не готовы поправить его, то решения начинают копироваться с образцов прошлых лет. Так командир неосознанно относит некоторую долю ответственности на прошлые поколения, потому что больше не на кого.
Форт-58 Евклид.
Тот же день.
За ужином.
Манера юниоров из Афин-на-Гесионы вытаскивать любой неоднозначный вопрос на общее обсуждение уже стала для патрульного экипажа «Worm Bat» знакомой и даже привычной. Ну вот, опять… На этот раз, зачинщиком выступила афро-европейская метиска Олла. Ловко раскидывая ужин по тарелкам, она объявила:
— Мы не понимаем и хотим спросить. Акула Рами сегодня сказала, что всеобщая этика вредна, и нет смысла обсуждать это, потому что всеобщая, значит безальтернативная.
— Вообще-то, — заметила бортинженер, — я сказала не так. Я сказала: безальтернативная этика, что бы в ней не содержалось, учит только тому, что она безальтернативная. Это главное, и это вредно и опасно. И поэтому, нет никакого смысла разбираться, что там конкретно написано. По-любому, такая всеобщая этика вредна, смотри пункт первый.
Возникла пауза. Потом Нил, со своей спартанской простотой, произнес:
— Я рассуждаю, а вы сразу скажите мне, если что-то нелогично. У хорошего человека хорошая этика. Или, можно сказать по-другому: если у человека хорошая этика, и он следует такой этике, то это хороший человек. Если у другого человека такая же этика, значит, он тоже хороший человек. А если у всех людей в обществе такая же этика, то получается общество, состоящее из хороших людей — хорошее общество.
— Дырка, — сказала Рами, — полное отсутствие логики в последней фразе.
— Почему? — удивился он.
— Ты перешел от простой множественности к всеобщности и обществу. Это радикально меняет ситуацию. Этика уже не выбирается индивидом, а становится обязательной. Ее единственность достигается регулярными мерами, включая общественное воспитание, начиная с раннего детства, чтобы все граждане восприняли эту единственную этику.
— Да, — согласился Нил, — Если этика хорошая, то такие меры правильны.
— Ясно, — Рами кивнула, — отсюда неизбежное следствие: блокирование прогресса.
— Что?!… Почему?! — раздались несколько возгласов.
— Потому, что любая этика имеет свои взгляды на труд, потребление и секс. И любой прогресс движется путем изменения этих трех факторов: труд, потребление, и секс.
— Труд и потребление, — заметил условный амазонский индеец Рен, — есть в марксизме. Отношения производства и распределения. Но секс, это про другое.
Бортинженер медленно покачала головой.
— Нет, это про то же. В обществе происходит не только производство, распределение и использование материального и информационного продукта, но еще биологическое и социальное воспроизводство индивидов, которые составляют общество. Секс, это весь комплекс феноменов, связанных с половым размножением. Вы в курсе, что люди, это млекопитающие, живородящие, размножающиеся половым путем?… Ага. По реакции заключаю: в курсе. Так вот, если все три фактора фиксированы в неизменной этике, то каждое новое поколение станет социальной копией предыдущего. Нет прогресса, а на практике, это деградация. Общество не может стоять на месте. Если не вверх, то вниз.